Всё хочу говорить с Вами о насущном, о нынешнем, но сердце не позволяет. Видно, гонит от себя всё отрицательное. Обещаю преодолеть эту слабость. Вчерашнее моё молчание было обусловлено четвертым сеансом химиотерапии – о чем я и предупреждал в первой главе – равно, как и сегодняшнее опоздание с этой главой, за что прошу меня простить.
Хочу коснуться темы святости семьи. Вся мирская нежность, всё тепло исходит для человека из семьи, а все несчастья и вся бездушность – от разрушения семьи.
Урбанистическая современность с момента рождения модерна объявила войну семье, как последнему бастиону счастья человеческого. Падением этого бастиона будет означено явление Антихриста.
Но прежде, чем это произойдет, мы призваны не только беречь ее, но и, даже в такие времена, как сейчас, возвести семью на поразительную для мира высоту. Благодаря этому, с помощью Богородицы и нашей веры, подтвержденной делами нашими, Антихрист всё же не сможет окончательно воздвигнуть свой трон.
Считается, что в этом нам должны помогать правительство и политика. На мой взгляд, это, конечно, хорошо – если только мы когда-нибудь добьемся этого – однако, не стоит удивляться, но это лишь второстепенно. Гораздо важней, чтобы каждый из нас действовал по искреннему велению сердца, а не просто причитал об утерянных святынях.
Прежде всего: что собой представляет традиционная – не скажу, только христианская – но, в первую очередь, христианская семья? Это ковчег, плывущий в бушующих волнах этого мира. В чем цель его плавания? Гавань, в которой время исчезает, и жители ее обретают вечное блаженство. Сколько членов экипажа потеряет корабль в пути, да и доберется ли, в конце концов, до вечного причала – это, в первую очередь, зависит от кормчего, т. е. от отца, чьим главным долгом является верность жене и детям – как плотская, так и духовная – и неустанная забота о них. Он встает раньше всех, а ложится последним, он определяет каждому на корабле его место и занятие, однако во всём этом он бессилен без содействия супруги.
Симфония сердец, звучащая в таком случае на корабле, это уют и счастье, которых не описать словами. Никакое другое упоение или плотская утеха, которой мудрый грузинский язык дал определение «ავხორცობა» (блуд, буквально: «зло плотское»), с этим не сравнится.
Естественно, враг рода человеческого смотрит на этот корабль с завистью и противится его продвижению к гавани. Опасностей много, это и подводные рифы в неизвестном фарватере, и бури, и безнадежное, безрадостное настроение обитателей корабля, и колдовство, и погибельный зов плавающих вокруг корабля сирен, от которого, как мы помним, Одиссей со своими спутниками придумал такое спасение: он велел всем залепить уши воском, себя же, с не залепленными ушами, привязать к мачте, предпредив временно оглохших моряков, ни за что не пускать его к сиренам, не слушать его, обезумевшего, как бы сильно он ни рвался, как бы ни молил, ни грозил и ни приказывал отпустить его, а еще крепче привязать его к мачте. Этот эпизод индоевропейской (исключая индуистскую) мифологии, по крупицам позаимствованный из протогрузинской культуры и не только оттуда, очень интересен и многогранен и, без сомнения, несет в себе черты нашей мудрости.
Эрнст Юнгер говорил, что миф всегда состоит из нескольких слоев, и умение различать эти слои – не что иное, как азбука мифологической науки.
Вернувшись к нашей аллегории, можно сделать следующие выводы:
- Решение Одиссея, не залеплять себе уши воском, это символ той божественной мудрости (то, что в грузинском языке слово «язычник» – «წარმართი» означает «в прошлом праведный» – «წარსულში მართალი», это еще одно чудо нашего языка), которая учит нас: если отец семейства не хочет, чтобы корабль потонул, он ни при каких обстоятельствах не должен быть глухим, слепым, не должен отворачиваться от опасности;
- В то же время, в том, что у младших уши залеплены воском, мы видим мудрость старшего и опыт его, прошедшего их возраст и знающего, что они не выдержат этой действительности, не послушаются отца, кинутся к сиренам в манящую пучину и окажутся жертвами, трепещущими на зубцах посейдонова трезубца (поразительный прообраз трезубца, как говорят грузины Неупоминаемого, т.е. лукавого);
- И, наконец, самое удивительное: то, что подобной хитростью иерархия управления кораблем временно, добровольно ставится с ног на голову – когда оглохшие подчиненные, по его же предварительному приказу не повинуются командиру, обезумевшему от окружающей реальности, и исполняют его волю, изъявленную еще до безумия – это одна из наивысших точек приближения падшего человечества к космическому Духу. Когда испытание (это еще одно удивительное грузинское слово «განსაცდელი», подчеркивающее «ცდა» – «ожидание», то есть время, Т, утешая человека временностью, преходящестью невзгоды) – когда испытание окончится, младшие исполнят последнее распоряжение старшего: отвяжут его, после чего он сам вытащит у них из ушей воск, а не наоборот. В этом тоже заключена большая мудрость.
Многие из нас, припомнив эту историю, наверное, сразу подумают о нашей политике, но намного интереснее следующее.
Семья в контексте «Одиссеи». Отец должен обладать бесконечно широкой и бездонно глубокой мудростью. В какой-то решающий момент он по собственной воле отказывается от власти, но, поскольку он отец, и поскольку и он, и его спутники всё сделали правильно, то привязанный к мачте, безумный, с пеной у рта, Одиссей и в своём безвластии остается истинным властителем: ведь всё происходящее происходит с ним не по необдуманности, а именно по предусмотрительности. Для чего нужно, чтобы он не оглох – этого миф не поясняет, но ясно, что в случае испытания у отца семейства все пять чувств должны быть разверсты, действенны, хотя бы ценою временного безумия.
Воспитанный таким командиром, младший, в свою очередь, построив корабль, так же будет достойным отцом и продолжит путь рядом с отцовским кораблем, советуясь с ним в любую непогоду.
Чтобы не следовать только лишь этой аллегории, скажем, что в семье, как и в странствии корабля по волнам, нет ничего устойчивого, окончательно определенного и бесспорного. Даже в самой прекрасной семье, стоит только ослабить внимание в соблюдении господних заповедей, тотчас же почва огорода прорастет сорняками, как корабль пронизывает ржавчина. И если отец, мать и дети, взявшись за руки, с молитвой не выкорчуют сорняки, то их огород сгинет так же, как ржавый корабль вместе с дремлющим кормчим поглотит пучина.
Поэтому мы должны быть очень внимательны по отношению к семье, огород требует постоянной прополки и ухода. Каждое слово, каждый поступок имеет значение, включая юмор и личный пример; пассивный, апатичный отец уже только этим предает своё призвание, так как его супруга остается без опоры, без образца, примера детям. Мать пытается заменить собой отца, из-за чего нередко порождает циклопов и гекатонхейров; семейное тепло остывает, надвигается холод – предвестник несчастья.
Я, как городской житель в четвертом поколении, выросши на Мтацминда, во взрослые годы уже понял, что эпоха праведной городской жизни приходит к концу. Еще Иосиф Гришашвили оплакивал ее, а то, что для меня означало «старый, добрый Тбилиси», ему показалось бы просто смешным.
Поэтому будущее нации видится мне в том, чтобы заново заселить опустевшие земли по всей Грузии невысокими домами с земельными участками. Мы не раз обсуждали с друзьями, что необходимо для подобного возврата к истокам. Вернувшись к насущной теме, мы еще раз это ссуммируем. Но кроме материального, это требует тот пятый элемент, или, как говорили латины, квинтэссенцию, без которой невозможно повернуть вспять колесо «урбанизирующего гипноза». Этот пятый элемент заключается в том, чтобы следовать велению сердца.
В лирических стихах, посвященных моей супруге и вдохновленных музыкой горячо почитаемого мною Джано Кахидзе я, среди прочего, обращаюсь к ней с такими словами:
«Пойдем со мною в леса,
Оставим бездушный город,
Рира-во-рэра,
Я постелю тебе солнцами
Вышитый синий полог,
Рира-во рэра.
Там мне легче беречь тебя,
Мирно лелеять, любить,
Рира-во-рэра,
Детей прижать к груди
И Бога за них молить,
Рира-во-рэра».
Я говорю ей это не только о Тбилиси, но и обо всех городах, где нам довелось жить. Циник скажет мне на это: «Тебе хорошо, у тебя есть средства», И, сколько бы я ни убеждал его, что эти средства я почти полностью потратил на безвозмездное благоустройство этой деревни, на поддержку местных семей на пути к школьному, церковному, сельскохозяйственному возрождению – никого этим не убедишь.
Если меня спросят, что бы я пожелал своим детям, отвечу: больших и дружных семей. И буду очень рад, если они не будут жить в Тбилиси. Я буду горд, если мои дети внесут свой вклад в заселение опустевших регионов Грузии. Мы с Нино будем счастливы и горды, если дети наши, невестки, зятья и внуки будут жить в Сванети, Абхазии, Самачабло, Самегрело – везде, где Грузия, и чем ближе они будут к земле, тем лучше. До этого пусть учатся везде, где захотят, пусть копят знания и опыт, но только вовремя обзаведутся семьями, выбрав верных спутников жизни.
Я же, если Бог позволит мне и даст мне силы, вечно буду разрываться между обоими, столь любимыми малыми родинами – материнской и отцовской. Не думаю, что когда-нибудь смогу оставить Чалу, но мечтаю восстановить старый дом в Мзиани, в бывшем Пичхиджвари, и там принимать внуков – плодами наших с Нино рук. А Вы о чем мечтаете, дорогие мои: об участии в возрождении Грузии, чтобы ныне чуть слышный шепот ее превратить опять в многоголосное песнопение, убрать и украсить старые, покинутые кладбища предков – или о чем-то другом?
Леван Васадзе.
18.08.2021
Recent Comments